— Городской голова! — прошептала та. — Он и к Азавиду вхож, важный господин! Счастлива твоя звезда, что он признал в тебе светодолинку! А то бы быть беде: пошли бы расспросы да допросы, как ты здесь очутилась, да откуда, да зачем… Азавид ведь издал указ сообщать о всех незнакомцах! Говорят, вражеских лазутчиков он боится: там, за перевалом, мол, только и ищут, как бы на нас половчее напасть! Ну да к тебе это, конечно же, не относится: ты ведь приехала к Верне с севера Светодолья… — она вдруг с сомнением заглянула Асе в лицо: — Ведь так? Или нет?!.. Что-то говор у тебя как будто не тот!.. Тогда откуда ты здесь?! Как ты попала к Верне?!
К счастью, Ася сообразила, как перевести разговор в безопасное русло:
— Мы ехали недалеко от Ратини, и вдруг колесница сломалась и полетела вниз! И всё завертелось вокруг, я упала, больно ударилась…
— Ох! — ткачиха слушала с упоением.
— Это было ужасно… — не останавливалась Ася. — И я потеряла друга… Он, наверно, тоже где-то упал с колесницы… Ой! — ей припомнились вдруг слова вельможи. — Он сказал, что никого незнакомого в городе нет! Значит, нет и Сергея… Ведь он бы знал о нём, да?
— Да, — уверенно закивала её впечатлительная собеседница. — Город у нас, сама видишь, не слишком большой, здесь чужому не скрыться.
Ася поникла. Ещё одной надеждой у неё стало меньше…
Неожиданно Нета заволновалась:
— Ну, хватит нам торговать, пора возвращаться! Укладывай половички в мешок!
— Почему? — удивилась Ася. — Все ещё торгуют.
— Солнце низко! — придушенным, хриплым голосом прошептала ткачиха. — Пока доедем, стемнеет! — и принялась суетливо упаковывать непроданные холсты.
Кое-как уложившись, она торопливо запрягла Каурку и погнала её в обратный путь. Вскоре город остался за их спиной, и вокруг потянулись поля, рощи и перелески в пунцовом и золотом осеннем уборе. Ася не могла налюбоваться долиной. На горизонте со всех сторон поднимались подёрнутые голубоватой дымкой островерхие горы. Солнце мягко светило с ясного неба, весело и приветливо заглядывая в глаза.
Но осенью солнечный путь недолог! А дорога была не близкой. Нета, правя телегой, то и дело поглядывала на алый огромный диск, быстро спускавшийся к вершинам гор. Теперь она не говорила ни слова, и на лице её всё явственнее читался испуг. Когда угасающее солнце наполовину скрылось за чернеющими зубцами западного хребта и на долину пали синие сумерки, ткачиха забормотала:
— Эх, пожадничала я! Не надо было сегодня ехать в столицу! Ведь поздно же выехала… Ясно было, что до темноты не управлюсь, да пожалела базарный день… А зачем барыши, коли Чёрный ужас подстережёт!.. Эх, бедная, шальная моя головушка! Маландрин-то, Ася, мне дал гороскоп, а в нём написал, что нельзя мне на этой неделе ввечеру выходить!!! Этот… Мруст… меня стережёт! Моя звезда ныне слаба… Эх, пропадать моей головушке жадной! — с подвыванием запричитала Нета, косясь на сумрачный лес.
— Нас защищают не звёзды, — попыталась её успокоить Ася, но невольно поёжилась: ей тоже было не по себе от сгущавшейся тьмы.
Ткачиха её не услышала.
А лес всё теснее смыкался вокруг дороги, пугая тайной чёрных глубин, странными очертаниями кустов, необъяснимыми, резкими звуками, доносившимися из чащи.
— Не бойтесь, — как можно увереннее сказала Ася, — Каурка у Вас такая резвая, быстро домой домчит! Мы уже близко! И ещё не ночь, только сумерки!
— О-ох! — тихонько всхлипнула бедная женщина и затрясла вожжами, подгоняя и без того быстро бежавшую лошадь.
Но вдруг Каурка взметнулась, дернулась, заржала и встала как вкопанная, дрожа и прядая ушами. Ася и Нета едва не свалились с облучка. Девочка схватилась за оглоблю и в ужасе, не в силах пошевелиться, всмотрелась в лес. Она поняла, что Каурка почувствовала Мруста.
В тот же миг из мрака донёсся уже знакомый ей жуткий звук: «Мру-у-у-с-с-с-т» — и громадное чудовище, неестественно зависая в воздухе, выпрыгнуло на дорогу метрах в двадцати впереди, медленно повернуло к ним голову и пронзило их оранжевыми огнями горящих глаз…
Асю спасло лишь то, что среди прежних опасностей и приключений она научилась искать защиту в молитве. И теперь, перед Чёрным ужасом, молитва вспыхнула в ней сама. «Господи, помилуй и защити!» — почти бессознательно пролепетала она, и сейчас же из глубины её памяти мгновенной защитой взвились слова, когда-то прочитанные в псалме: — «Не предавай зверям душу, исповедующую Тебя!»
И сразу ей стало легче, так явно одновременно с молитвой пришла и помощь. Оковы страха исчезли. Ася быстро и широко, словно воздвигая перед собою щит, перекрестилась.
И тотчас же Мруст, точно от невидимого удара, отпрянул назад, метнулся прочь — и исчез в сумрачной чаще.
Девочка перевела дыхание. Потом вспомнила о Нете. Та сидела прямо на дороге с вытаращенными глазами и открытым ртом. Ася соскользнула с телеги, наклонилась к ней, обняла за трепещущие плечи, потянула вверх:
— Вставайте, надо ехать, он убежал!
К счастью, Каурка, ошеломлённая появлением чудища, неподвижно стояла рядом. Девочка кое-как растормошила оцепеневшую Нету, помогла ей взобраться на облучок, села сама и дёрнула вожжи, умоляя:
— Но, но! Каурка, езжай!
Лошадка послушно тронулась в путь, испуганно поглядывая на лес. Но, как видно, Чёрный ужас был уже далеко.
Вскоре впереди показали огни, и минут через десять дрожащие путешественницы подъехали к деревне. У околицы их встретила Верна. Она сразу всё поняла по их перепуганным лицам и, обняв, провела соседку в свой дом. В горнице Нета, трясясь как в ознобе, молча забилась с ногами на сундук, что стоял в углу напротив жарко пылавшего очага, и наотрез отказалась идти к себе ночевать. Ася напоила беднягу горячим сбитнем, а потом побежала помочь бабушке Верне обиходить лошадь. Та уже завела Каурку в конюшню, пристроенную к её дому так, что из неё можно было попасть прямо в задние сени. Здесь её и решили оставить на ночь. Ни той, ни другой не хотелось выходить в тёмную ночь, даже для того, чтобы дойти до соседнего дома.