— Я же не знал, — морщась от боли, прохрипел Сергей.
— Ну, теперь знаешь, — с состраданием констатировал его друг. — Зачем на улицу-то тебя понесло?
— Я… вспомнил… хотел поискать у крыльца в траве… На мне была такая коротенькая бечёвка с… — он смешался, потому что не знал, что было на бечёвке.
— Это твой оберег? Я знаю, где он! — выпалил вдруг Небензя.
Сергей удивлённо посмотрел на него. Тот покраснел до корней лохматых рыжих волос и, запинаясь, пробормотал:
— Я… не должен был тебе говорить… Учитель не велел строго-настрого… Ты только ему не выдавай меня, ладно? Когда мы тебя нашли, он увидел его, снял с тебя и велел мне закопать его в лесу. И забыть, где закопал. Но мне тебя жалко… — он смущённо шмыгнул носом. — Ты и так ничего не помнишь! Если хочешь, я завтра утром его принесу: он недалеко зарыт. Как пойду в сарай за дровами, отрою и принесу! Только уговор: учителю его не показывай, а то он с меня голову снимет… — и он покосился на искалеченную ногу Сергея. — У тебя сильное растяжение, будешь хромать пару недель, не меньше… Ну и лютый этот придверник!
Утро выдалось тёплым и солнечным. Радостный лучик, заглянув в узенькое окно, разбудил Сергея. Забыв о вчерашнем, он хотел было тут же вскочить, но нога отозвалась пронзительной болью, и он, застонав, осторожно пристроил её назад на скамью. И сразу всё вспомнил. Небензи не было вкомнате, значит, он уже хлопотал по хозяйству. Сергей в нетерпении ворочался на лежанке, ожидая, когда же он появится, наконец, и принесёт обещанную накануне вещь. Но время шло, а ученик звездочёта всё не шёл…
…Небензя медленно складывал в корзину дрова, оттягивая тот момент, когда надо будет возвращаться в башню Углынь. Он уже пожалел, что накануне, поддавшись мгновенному чувству, пообещал Сергею откопать его таинственную вещицу: Маландрин мог проведать об этом, и что тогда будет, Небензе страшно было даже подумать. «Может быть, сказать Сергею, что я не нашёл того места? — думал он. — Или что в ямке ничего не оказалось?»
…В это время Ася как раз любовалась в окно на залитую солнцем деревню и по-осеннему яркий лес. Ей так захотелось выбежать на свежий, пряный осенний воздух, на упругие узенькие тропинки, под золотые и багряные своды деревьев, шелестящие на холодноватом бодрящем ветру. Она бы успела вернуться с прогулки к самому завтраку, задолго до отъезда в город на рынок!
— Нет, сначала — молитва, — упрямо мотнула она головой, — Без неё не будет пути. Ничего не будет… — и встала перед иконами.
Сосредоточиться было трудно, в уме мелькали заманчивые картины деревенских задворьев, с их высокой травой и кудрявыми багряными рощами, где сладко пахло свежестью, опавшими листьями и грибами… Но потом молитва пошла своим чередом, на сердце у Аси стало тепло и ясно, и под конец она решила помолиться о всех, кто ей стал уже дорог в этих чужих краях.
— Господи, — попросила она, — пожалуйста, верни Небензю домой, сделай так, чтобы он вспомнил всё, что любил, и чтобы бабушка Верна не жила больше одна! Господи, ведь он как будто бы спит, разбуди его! Верни ему его самого!
…Небензя положил последнее полено в корзину, с усилием поднял её и направился к двери. «Нет, — думал он, — нельзя нарушать приказа учителя. Нельзя откапывать эту Сергееву вещь! Скажу ему, что не нашёл». Но вдруг волна щемящего сострадания нахлынула на него. Ему представилось, как сейчас его друг лежит больной на своей узенькой лавке и ждёт не дождётся его, с этой странной вещицей, чтобы вспомнить, кто же он есть… А он, Небензя, придёт ни с чем?! Мальчик, как вкопанный, застыл у дверей сарая. Нет, он не мог так поступить! Он и сам не знал, почему, но просто не мог! Впервые с тех пор, как он знал Маландрина, он не в силах был сделать то, что учитель велел. Казалось, сила, большая, чем могущество звездочёта, властно ворвалась в его жизнь. Небензя опустил на пол корзину, взял в углу небольшую лопату и выскользнул из сарая, стараясь не хлопнуть дверью. Дерево, под которым он закопал вещицу Сергея, было недалеко. Ни травинки не выросло на на памятной горке, и мальчик сразу увидел, где надо копать. Через пару минут он уже возвращался к башне, с натугой неся корзину дров. А среди них, завёрнутый в золотистый кленовый лист, лежал серебряный крестик на чёрной бечёвке.
Смущаясь и хмурясь, Небензя сунул этот свёрток Сергею и, торопливо пробормотав:
— Вот… Только спрячь, и, смотри, ни слова учителю! Я пошёл зажигать дарины, — убежал из каморки.
— Спасибо! — крикнул ему вдогонку Сергей, торопливо расправил лист, взял в руку то, что лежало в нём, и жадно всмотрелся… Какое-то щемящее воспоминание промелькнуло в его уме, что-то очень важное… но он не смог его удержать.
«Что же, — грустно подумал он, — может быть, я вспомню это потом, а пока пусть оно, по крайней мере, будет на мне — как прежде». И он надел крест на себя…
Ему показалось, что мир взорвался мощным потоком света. Только теперь он понял, что видел всё тусклым и серым, словно жил в чёрных очках. Маленький серебряный крест на его груди уничтожил тьму, владевшую им, — и во мгновение ока он вспомнил всё.
Потрясённый, он бережно приподнял и поцеловал распятие — своё бесценное сокровище, так недавно надетое на него священником, крестившим его.
Потом он огляделся. И словно впервые увидел маленькую сумрачную каморку, стены из чёрных каменных глыб, холодные, блестящие плиты пола, узкий луч света, падавший из окна-бойницы на лежанку Небензи, на яркое лоскутное одеяло… Минуту назад — или вечность?! — он видел всё это совершенно иначе, словно в тусклом кривом отражении. А теперь Божий мир вернулся к нему, потому что он сам был возвращён себе!